– Тарщ командир, связь с «двойкой», – раздался из боевого отделения голос радиотелефониста. – Разведка вызывает. Только громче говорите, атмосферные помехи сильные, похоже, гроза на подходе.

– Гроза – это здорово, – улыбнулся недавним мыслям Кобрин, уже почти привычным движением сползая в башню. Рефлексы реципиента – это, конечно, здорово, но по первости и локти пару раз зашибал, и колени. Хорошо, хоть голова шлемом защищена. Не дожидаясь команды, Анисимов расстопорил и прикрыл люк. – И над головой никто моторами зудеть не станет, и бомбами кидаться, и вообще…

– Что вообще? – автоматически переспросил Божков, возясь с радиостанцией. В наушниках шлемофона шипело и потрескивало. – О, говорите, пока помех почти нету!

– Люблю летний дождь, – докончил фразу Сергей, мельком подумав, что не рассказывать же радисту о родной планете, где ливни, в отличие от пыльных бурь, были редкостью. – «Двойка», слышу тебя, докладывай. Коротко, связь плохая. Что? Повтори! По первым буквам давай… все, понял. Принял, говорю. Отбой.

– Флажками надежнее, верно, тарщ командир? – жизнерадостно гыгыкнул за спиной башнер. – И помехи не мешают…

– Зато пули с осколками мешают, высунул руку – раз! – и инвалид. Витя, заводи, ехать будем.

Кобрин повернулся к улыбавшемуся Анисимову. В тусклом свете электролампы чумазое лицо танкиста казалось почти черным, сверкали только зубы и белки глаз.

– Степа, коль такой умный, флажки в руки, и командуй. Заодно погляжу, как у тебя со знанием условных сигналов для управления танковым подразделением. Передавай: «Внимание. Заводи. Приготовиться к атаке. Делай, как я».

– Есть, командир. – Заряжающий вытащил из брезентового чехла красный и желтый флажки и высунулся по грудь из башни. Поднял вертикально вверх правую руку с желтым флагом, передавая первый сигнал.

– Гриша, тебя это тоже касается. Дублируй приказ по радио. И отставить смех, думаешь, если молча хихикаешь, я не вижу, как плечи трясутся? Все, мужики, пошутили – и будет. Скоро не до веселья станет, сами видели, как фриц воевать и танки жечь умеет. У всех нас это не первый бой и даже не первая война, вот и давайте воевать так, чтобы он ни последним, ни предпоследним не оказался. Приказы слушать, за обстановкой следить, быть готовым к любым неожиданностям, если подбили – не суетиться, машину покидать быстро, без суеты и паники, помогая товарищам. А главное – не бояться. Мы на своей земле, так что пусть немец боится.

Закончив недолгий монолог, Кобрин иронически хмыкнул про себя: и с чего это его вдруг на нравоучения потянуло? Экипаж у него опытный, все ветераны. Неужели в нем самом дело? В успехе собственного плана сомневается? Да вроде нет, хороший командир в своих действиях сомневаться не должен. Так, обычный предбоевой мандраж – человек же он, в конце-то концов, а не боевой модуль, управляемый примитивным искусственным интеллектом. Все, отставить, только не хватает, чтобы ребята что-то заметили… солдат, идущий в бой без абсолютной уверенности в командирской правоте, сомневающийся в будущей победе, – наполовину покойник. Или потенциальный военнопленный…

– А мы и не боимся, командир, – за всех ответил механик-водитель, возясь с топливным насосом. – С чего бы? Знамо дело, что все нормально будет.

– Вот и ладненько, – с облегчением согласился капитан. – Заводи, Вить, чего возишься?..

* * *

Похоже, насчет шастающих по лесам разведгрупп Кобрин переживал зря. Гитлеровцы и на самом деле решили повторить финт первых месяцев войны, сделав ставку исключительно на скорость и маневр. Перли вперед без передышек, на предельной скорости, выдерживая минимальную дистанцию между боевыми машинами. Предельной для танков, разумеется. Во главе колонн, с отрывом в добрый километр, двигались передовые дозоры, помимо полугусеничных бронетранспортеров и мотоциклов, усиленные легкими «Pz-II» и чешскими «Прагами».

Имейся под Смоленском достаточное количество советской штурмовой авиации и фронтовых бомбардировщиков, можно было бы просто раздолбать всю механизированную группу еще на марше, как это неоднократно проделывали сами гитлеровцы в июне – начале июля. Тут даже никакой авиаразведки не нужно: растянувшийся на многие сотни метров пыльный шлейф не скроешь, как ни старайся. Как прикинул, невесело усмехнувшись, Сергей, его и из космоса отлично видно, даже с высокой орбиты. Но с авиацией все еще было плохо. Не столь катастрофично, как в конце первого летнего месяца, но сложно. В конце недавнего разговора комдив Михайлов намекнул, что постарается выбить авиаподдержку, но без малейших гарантий. Кобрин его прекрасно понял и больше вопросов задавать не стал. А сейчас это и вовсе отошло на второй план: по такой погоде ни немцы, ни наши не прилетят.

Ну, да и фиг с ним, если честно. Имеется на этот счет у комбрига очень даже неплохая задумка. И если все грамотно срастется, то выйдет нисколечко не хуже, чем полноценный авианалет. Фрицам гарантированно «понравится», так понравится, что аж до самых ихних фашистских печенок проймет…

Задумка комбрига была, в принципе, более чем незамысловата. Поскольку в академии его учили, что наибольшего успеха достигают либо сложные многоходовки с кучей отвлекающих маневров, радиоигрой с передачей противнику дезинформации, ложными ударами и контрударами и прочими хитростями (на подобное у него не было ни времени, ни, если уж начистоту, опыта). Либо простейшие операции, когда враг просто не может поверить, что все настолько элементарно; что нет никакого «двойного дна». Кобрин решил действовать именно так.

Позволив передовым частям безнаказанно вклиниться в оборону, танки бригады быстрыми – «выстрелил – отступил – сменил позицию» – ударами рассекли мехгруппу на три неравные части, напрочь заблокировав дальнейшее продвижение. Тылами занялся сводный батальон легких танков, благодаря высокой маневренности способных постоянно менять позиции и играть на опережение. Несмотря на то что «БТ» и «Т-26» осталось чуть больше четырех десятков из шестидесяти четырех (отчего он и объединил второй и третий батальоны в один), Сергей был уверен, что ребята справятся с задачей. Пушки немцы развернуть не успеют – танки не дадут, поскольку экипажи прекрасно понимают, чем им это грозит. А для тотального разгрома растянувшихся на несколько километров тыловых колонн гусениц и башенных «сорокапяток» хватит с головой.

Вырвавшиеся вперед головные подразделения встретили «КВ», врытые в землю по самые башни. С приказом в любом случае стоять насмерть и отступать только по приказу. Врытые, разумеется, не просто так и не абы где, а в наиболее подходящем месте. Слева – лес, узкий участок между опушкой и дорогой обильно заминирован немецкими же теллерминами, затрофеенными на станции. Даже если пройдут, что крайне сомнительно – тралов у них нет, а саперов наши пехотинцы в два счета покрошат из пулеметов, – упрутся в могучие деревья, которые разве что «ворошилов» с ходу переломит. Справа – неспешно несущая воды в сторону Днепра речушка. Так себе речушка, если честно, в жаркую погоду можно в любом месте по пояс перейти. Вот только берега у нее, несмотря на конец лета, очень даже топкие. Особенно тот, что ближе к шоссе. И тростник кругом, а тростник, кто понимает, абы где не растет. А противоположный еще и крутой, в полтора человеческих роста высотой, если вдруг и переправишься, то дальше хрен взберешься. Плюс – семидесятишестимиллиметровый снаряд в корму или борт, если вдруг все-таки хватит дурости туда попереть…